Я хочу рассказать историю, просто хочу рассказать это кому-то не боясь, что меня примут за психа. Нет, у меня есть друзья видевшие огни в небе и свет просачивающийся через щели палатки, я слышал несколько таких историй. Но когда я думаю, о том что увидел и услышал той ночью мне становится страшно. Я даже сейчас боюсь рассказывать об этом, боюсь оказаться непонятым. Представь, тебе 9 лет и ты лежишь в постели. Спать не хочется, но приказано. Маешься. Смотришь на потолок и видишь на нем свет фар проезжающих машин. Час за часом. Сна нет. За стеной работает телевизор, потом умолкает. Тишина. Лето, жарко, постель пропиталась потом. Машин уже нет. Издалека доносится глухой барабанный стук. Медленный, мерный он приближается, становится громче. Его уже нельзя перепутать с биением сердца. К нему подключается… я не знаю, как описать этот звук… тихий стон десятков охрипших глоток, синхронный и меняющий модуляции, я даже букв не могу подобрать, что бы описать это, нет в русском языке таких звуков. Помню, меня тогда испугала не странность ситуации, не сам этот глухой и мощный звук, а его синхронность, то, как идеально он вписывался в барабанный бой.Бум … стон, тянется, затихает Бум …
Бум … стон Бум …
В самом стоне не было боли или угрозы, горя или радости, он был чем-то вроде удара барабана, безжизненным инструментом.
Источник звука приближался. Помню, мне не было страшно, только любопытно.
Я слез с кровати, встал на четвереньки и приподнял голову над подоконником, что бы увидеть улицу. В темноте освещенные только мигающим цветом желтых светофоров шли люди. Я видел силуэты мужчин и женщин, они шли обыкновенно, словно днем вышли на прогулку. Была странность – они строго соблюдали порядок строя, несколько человек в ряд, на расстоянии около метра. Я не видел их лиц из окна. Людей было очень много, гусеница растянулась на всю площадь – я видел, как ее голова растворилась в темноте улицы Ленина, а хвост так и не увидел.
В соседней комнате проснулась мать. Она подбежала ко мне стоящему у окна, схватила и повалила на пол, зажав мне рот. Именно тогда я испугался. Она лежала, шепча, обхватив меня, пока за окном стихали барабаны.
Мы так и не смогли заснуть той ночью.
Утром она сходила к соседке, своей подруге. Вернулась через несколько часов и сказала, что бы я никому не говорил о том что видел или слышал этой ночью. Я спрашивал, “Что это было?” несколько раз, она отделывалась от меня словами “Вырастешь – поймешь” и сильно при этом нервничала, когда я спросил ее об этом в последний раз, она избила меня, хотя до этого никогда не поднимала руку.
Сейчас она делает вид, что ничего не было.
Аннон. Я вырос. И до сих пор ничего не понял.
Но с каждым годом вспоминать ту ночь мне становится все более некомфортно.
