Рука с длинными пальцами, являющимися эталоном пианиста, взяла королевскую пешку, белого цвета, обхватив ее за круглый кончик, и подвинула на две клетки вперед. Этим же движением она выдвинула вперед слоновую пешку черного цвета, положив тем самым начало сицилианской защите.
Подобно Данте в представлении скульптора Франсуа Родена и его скульптуре «Мыслитель», ничем не приметный молодой человек в серой рубашке, из кармана которой торчал белый платок, неаккуратно скомканный он представлял собой подобие камня завернутого в ткань белого цвета, выпячивая часть рубашки и вызывая ощущение того, что карман вот-вот порвется под весом чего-то тяжелого, темно серые туфли одного взгляда на которые достаточно, чтобы сделать вывод об отсутствии вкуса у их обладателя – свисали с ног, которые в свою очередь были лишены возможности касаться пола из-за крайне высокого деревянного стула. Напряженный взгляд серо-голубых глаз был устремлен на шахматную доску и на фигуры расположенные на ней. Десятки вариаций ходов и их последствия, будоражили ум играющего с самим собой молодого человека.
Лабиринты из трехметровых библиотечных шкафов и огромной комнаты, в которой они находились, вызывали чувства угнетения,страха и возможности заблудиться в них, незнающему дорогу бедняге. Тысячи книг хранящие такое же количество секретов, стояли на полках, покрытые недельной пылью лежащей тонким слоем на толстых корках, подвергшимся одной из самых жестоких и беспощадных сил во Вселенной – времени.
Куполообразная крыша покрывающая здание в котором находилось все вышеописанное, была выложена из керамической плитки, диапазон цвета которой, является самым длинноволновым из всех. Стены – привлекая к себе внимания своей красотой и величием, громоздко стояли на широкой улице, освещающуюся в ночное время суток керосиновыми лампами расположенными на столбах. Архитектура эпохи Просвещения в которой были построены стены, влияла особой, притягательной силой, заставляющей смотрящего на них – идти к ним, словно под гипнозом.
Являясь племянником библиотекаря, молодой человек, носящий имя Жак, пользуясь привилегией дяди – оставался по ночам в библиотеке, с целью прочтения книг, которые в свою очередь, позволят ему взойти на более высокую ступень по развитию шахматных навыков. Мизантроп – это то качество, благодаря которому он предпочитал подобное времяпровождения. Лишь взяв обещания у юного, двадцатилетнего Жака о том, что желания углубиться в библиотечные залы, никаким образом не повлияет на его здравый ум, которой тут же предоставит фактические данные о том, почему этого делать не надо, ибо поиски заблудившегося в книжных лабиринтах, составляют в лучшем случае один-два дня, сложность заключается в точности ориентирования поисковиков на голос зовущего их, и силе звуковой волны, ослабевающей по мере встречи на своем пути преград, в виде шкафов толщиной в полтора-два метра, которые были выстроенны плотно стояв друг к другу и образуя узкий проход между собой. Комнатка для сторожей, служащих по очереди, в этот вечер была пустой, по причине того, что обязанности эти были возложены на Жака, из-за экономических побуждений, так как платить ему за выполнение столь несложной работы, не требовалось. Читальный зал, казался слишком неуютным, слишком большим, возникало ощущение, что на тебя кто-то смотрит, стоит за спиной, сверлит взглядом, словно гепард подбираясь к своей жертве не выпуская ее из поля зрения ни на секунду. По мере сосредоточения на книгах, эти ощущения пропадали, но, как только отвлечешься на секунду, перелистнуть или найти нужную страницу, поменять книги – они снова возникали, заставляя оборачиваться, и всматриваться в дальние углы и узкие проходы между шкафами, поглощенные мраком ночи, с желанием разглядеть там заблудившегося, наконец-то нашедшего выход, чтобы быть уверенным в том, что никого другого там быть и не может.
Не славившийся своей быстродейственностью, Жак решил поступить вопреки складу своего характера. Закрыв все книги, и положив их в стопку, он положил на них доску с шахматами так, чтобы была возможность нести их под рукой, и благодаря лишь малому количеству книг, он мог сделать это сразу, не возвращаясь за остальными, поскольку во второй руке у него была керосиновая лампа, с закоптившимся стеклом и кривой проволочной ручкой. По дороге в сторожевую комнату, он смотрел только на свою тень, плавно плывущую по стене, двигаясь синхронно с ним. Но его быстрый шаг прервался так же быстро, как и начался, сильный хруст послышался за его спиной, эхо читального зала усилило этот звук, казалось будто кто-то позади него наступил на ломоть высохшего хлеба. Время словно остановилось для него, но не для его сердца, которое стучало с такой быстротой, словно после безостановочного бега в несколько километров, оно билось разрывая грудь своими частыми и сильными ударами, а страх сковывающий Жака, вызывал неприятные, порой болезненные ощущения в животе. Медленно повернув голову в сторону стены, он ожидал увидеть причину хруста, и того, кто способствовал его появлению, но на стене была только его тень, и тень плавно раскачивающегося фонаря в его правой руке. Посмотрев под ноги, поочередно подняв их, он так же не обнаружил нечего под своими подошвами. – Показалось – произнес он с неким облегчением, еще более быстрым шагом он проследовал в комнату, и положив книги на деревянный стол, резким движением руки, закрыл за собой массивную, тяжелую, дубовую дверь с металлическими скобами по бокам.
Перелистывая одну за другой коричневатые книжные страницы, он время от времени поглядывал на дверь, больше всего его внимание было поглощено зазором между дверью и порогом. До сих пор не успокоившись, после напугавшего его, почти до потери сознания – хруста, доносящегося из-за спины, но больше всего, его поразило отсутствие причины способствующей появлению вышеописанного явления. Хоть он и прикрылся предположением о том, что ему показалось, страх все равно побуждал его все чаще поворачиваться и переводить свой взгляд, то на задвинутый засов двери, то на зазор под нею, оценивая тем самым проходимость света идущего от ламп, расположенных перед входом в комнату, и подожженные им по пути в нее. Сухость изложения автором своих мыслей, вводила Жака в тоску, учитывая даже, что это не художественная литература, а научная, книга в несколько сотен страниц, переполненная шахматной теорией, но все же его поражало желание писателя рассказать, как можно больше за как можно меньшее время, при этом не закончив изложение одной темы, он тут же вдавался в подробности другой. Закрыв книгу и отложив ее в сторону, Жак начал перебирать оставшиеся, лежавшие в стопке на краю стола. На одной из них, черными буквами на мягком бежевом переплете, было выгравировано «Une analyse un échecs un jeux», и прочитав имя и фамилию автора данной работы, он с чрезмерным любопытством в глазах начал внимательно вчитываться в первые строки открытой им книги. Франсуа-Андре Филидор — являл собой сильнейшего шахматиста 18 века, легкость и понятность его того или иного шахматного действа, описанная им в книге, заставляющей Жака не отрываясь читать, бегая глазами по строчкам и увеличивая жадность в жажде познания. И вот он уже перестал испытывать чувство тревоги, пропало желание оборачиваться в сторону двери, чтение действовало как успокаивающий бальзам, забвение опеленало его словно плащ, он витал в мире знаний, черпая их из чужой чаши и наполняя ими свою. Прохлада и сырость комнаты забылась, так же быстро, как и неудобство стула на котором он сидел. Несколько раз в минуту он перелистывал страницы, одну за другой, одну за другой, постепенно появляющаяся усталость в глазах, должна была, но никак не способствовала появлению желания отложить книгу в сторону, и передохнуть несколько минут, сделать массаж или просто посидеть с закрытыми глазами. Дыхание замедлилось, и смотрящий со стороны человек, не видящий того, чем в действительности занимается Жак – с уверенностью сказал бы, что это сон причина столь редкого вздымания его груди.
По коже пробежали мурашки, сердце забилось словно ускоряющийся хлопот аплодисментов от восхищения шестой симфонией Моцарта, он резко кинул книгу на стол, и не думая оставлять закладку, в виде вертикально оторванной от листа полоски бумаги, которая слетела на пол из-за резкого воздушного потока исходившего от упавшей книги. Схватив керосиновую лампу за проволочную ручку, он побежал к двери, одернув засов и распахнув дверь, Жак выбежал в читальный зал. Стук каблуков и свет лампы скользящий по ламинированному полу, выдавал его место нахождение, движущегося в сторону входа в книжный зал. Голос просящий о помощи стал причиной такого поведения, доносившийся откуда-то из лабиринтов, он был не такой тихий, как был бы, если бы тот, кто издавал его, находился в нескольких сотнях метров от выхода, а это значит, что шансы и надежда у заблудившегося есть. Дрожащим голосом, почти плача — Помогите – Помогите!…, есть тут кто?! — послышалось из коридоров лабиринта, Да – да!, я помогу вам! – громким голосом произнес Жак. Расстояние между ним и входом в книжный зал становилось все короче, приближаясь он видел лишь только тьму, она казалась ему столь густой, что свет от его фонаря неспособен пробиться через нее. Оказавшись в помещение, в окружение рядов из шкафов забитых книгами, он остановился, ощущая на себе давление тишины, лишь только слабое потрескивание желтого огня керосиновой лампы, говорило о том, что керосина в ней осталось не так много. Пробираясь через дебри темноты, он то и дело оборачивался и всматривался в нее. Преграда в виде облачной погоды, закрывая луну, делала не отличимыми большие окна, расположенные в двух метрах от пола, от стен сливавшиеся с ними под гнетом хозяйки этого времени суток. – Вы слышите меня? – прокричал он, — Да, я не знаю где я, керосин в моей лампе иссяк — хриплый голос донес до Жака эти слова, — Не беспокойтесь. Пойте, а я пойду на ваш голос – произнес он. Несколько минут до него доносились либретто из оперы «Роберт-Дьявол», эта опера была знакома ему, музыка композитора Джакомо Майербера играла у него в голове, несколько приукрашивая хриплый голос заблудившегося, и заставляла не замечать неумение его петь. Некоторое время идя на голос, он вдруг начал замечать, что каким-то странным образом, заблудившийся оказался в противоположенной стороне, хотя шел он ориентируясь на наростающую силу голоса. Слыша и еще разбирая слова из второго акта оперы, он прокричал – Вы почему-то оказались в противоположенной стороне, хотя я уверен, что шел в правильном направлении, вы были почти рядом, но в миг оказались вдалеке – отдышавшись после такого продолжительного монолога, он провел рукой по горлу, оно немного першило от перенапряжение голосовых связок, — Лишь бы не сорвать голос, а то… – его мысль прервал ответ, донесшийся, но все еще ослабивающий – Я все это время был на месте, я не в состоянии передвигаться… – это все, что Жак понял из им услышанного. Рестерявшийся, он пошел в ту сторону, откуда только что ответ был ему дан. Проходя через перекресток проходов, он запнулся за им брошенную книгу, ибо понять, идешь ли ты по тому же проходу, в такой темноте и убывающей силе освещения лампы – было невозможно. Спустя некоторое время, либретто из третьего акта оперы – были слышны сильнее, но голос сместился в сторону от того места, где он был изначально. На распутье, Жак нащупал книгу и поднеся ее к лампе, он увидел коричневую обложку с золотистыми и блестящими в лучах ослабивающего света исходящего от лампы буквами, «Morley J. Voltaire — London» гласила надпись, издание 1878 года, бросив ее на пол, Жак побежал направо. Не уставая, заблудившийся пел, не останавливаясь, желания быть спасенным придавало ему сил, а человек пытающийся его найти – надежду. – Вот уже и все, я почти добежал, еще немного – запыхавшись, вытирая лицо от пота рукавом рубашки, Жак подумал про себя, оставляя на очередном перекрестке книгу — Hannay «Memoir of T» 1864 года издания.
Обогнув очередной ряд шкафов, он вытянул руку с фонарем, и начал искать все еще поющего, и судя по голосу не молодого человека. Жак чувствовал, что он где-то рядом, — Вот-вот я наткнусь на него – подумал он. Продолжая медленно идти, всматриваясь в каждый угол, осветить который все еще был способен ослабивающий свет, исходящий из раскачивающейся лампы, которую он держал за стальную квадратную ручку. Голос поющий четвертый акт либретто оперы – становился все сильнее и сильнее, Жак подходил к нему, он заметил как голос изменился из хриплого и кашляющего, в шипящий, который он был не в состоянии бы услышать, находясь на несколько метров дальше. – Вы видите свет от лампы? – не очень громко произнес он, ответ заставивший его ноги подкоситься послышался ему – Я наблюдаю за тобой с того момента, как ты вошел сюда – хриплым голосом было произнесено. Жак сидя на коленях, поднял голову, слыша тяжелое дыхание доносившиеся сверху, густая темнота окутавшая собою комнату, не давала возможности разглядеть, что или кто это. Он потянулся рукой, с желанием дотронуться до того, что издавало подобные звуки, но его рука ощутила лишь пустоту, очертив ее дугообразным движением. Тишина, среди которой он сидел, было сокрушена бежащими ударами ног, отхлынув от того потрясения, в каком он был все это время, и схватив фонарь дрожащею рукой, угол света выхватил из тьмы движение привлекшее к себе взгляд Жака, слева от него, в нескольких метрах, по шкафам, с одного на другой, кто-то прыгал, он смог разглядеть лишь то, что это существо, обладало большим горбом. Страх прижал его к стене, фонарь и дрожащая рука в которой он был, устроили игру теней, из-за которой, то, что он увидел – пропало из его поле зрения. Оттолкнувшись от стены, он побежал по уже ему известному пути. Периодически оборачиваясь назад, и поворачивая голову в стороны на перекрестьях проходов. Но книги не оказалось там, где он оставил ее, положив ближе всего к входу в тот проход, который вел к выходу. Остановившись он оглянулся, посмотрел по сторонам, и поднеся фонарь к каждому шкафу, в надежде обнаружить недостающую книгу на полках, что поможет ему сориентироваться и даст понять с какой именно стороны он пришел, но он обнаружил лишь разруху и книги валяющиеся у своих ног, возле каждого из четырех шкафов. Он направился в противоположенную сторону от той, в которую бежало им увиденное существо. Спотыкаясь, падая, но вставая и продолжая бежать – он поднимал перед собой лампу, интуитивно чувствуя, что она скоро погаснет. Пробежав несколько метров он резко остановился, подскользнувшись и уперевшись в шкаф, — Тупик! – оборачиваясь подумал он. Перед выходом из него, Жак остановился, замер на месте, прислушиваясь, он услышал громкий и протяжный визг, который издавался с той стороны, в которую он направлялся изначально. Прижавшись спиной к шкафу, он услышал из его застенок скрипящие звуки приближающихся шагов, они тяжело ступали по ламинированному полу.
Жак снял с себя рубашку, с целью накрыть ею лампу, так как тусклость ее освещения в значительной мере сможет привлечь внимание. Шаги все приближались, накрывая лампу, он поднял голову, и увидел некий силуэт, сидящий на шкафу, и наблюдающий за ним, сила света лампы была слишком слаба, чтобы в полной мере разглядеть что это, он лишь видел общие очертания, как оно неподвижно сидело, и давало ему почувствовать свой взгляд на себе. Он схватил лампу, и хотел уже было выбежать из тупика в котором все это время находился, но его остановила тьма, резко окутавшая его собою. И лишь фонарь, поднесенный им к своему лицу, дал понять, что керосин в ней закончился. Ослабевшие пальцы выпрямились, и с грохотом на пол упал фонарь, коснувшаяся его ноги крышка, каталась по полу еще несколько секунд, а потом остановилась где-то в дали коридора.
Обернувшись, Жак на ощупь пошел к шкафу расположенному в дальней части этого тупика. Прислушиваясь к звукам, рассекающим собою словно меч раскалывающий деревянный щит — тишину, он слышал только свои шаги, скользящие по полу. Оперевшись руками о шкаф, он начал выкидывать книги, может быть уже рефлекторно, а может и интуитивно оборачиваясь назад, он видел лишь темноту, такую, какую он не видел еще никогда. Визг и громкий удар, донеслись до него, учащенное дыхание и сердцебиение отдавались у него в голосе пульсирующей болью. Не останавливаясь он продолжал выкидывать книги с нижней полки.
- Оно здесь, оно меня не видит, оно здесь – шептал он про себя, лежа на нижней полке, и смотря в темную пустоту коридора. Тишина, его желание услышать оправдание своему поступку не случилось, он потянулся рукой, намереваясь схватить то, чего не было, и продолжая шептать, думая, что его кто-то слышит.
Слезы стекали по его щекам, и падали на руки, которыми он упирался в пол. Он медленно полз на четвереньках, рыдая от страха и одиночества, то поднимая, то опуская голову, ревя словно истерзанный зверь. Желания помочь изъявленное им – превратилось в желание требующее помощи. Выползая из тупика, он рукой задел фонарь, схватив его он стал стучать им по полу, боль от разбитого стекла, которое впивалось в кожу, не вызывала никакую реакцию с его стороны, как будто он не чувствовал ее. Наткнувшись на шкаф, который был расположен напротив выхода из тупика, он повернул направо, но замер сразу же, дрожал он так, что дыхания перебивал, словно бы замерз, из темноты, смотрели на него две пары глаз, светящиеся красным светом…
После перепланировки и перестройки этого здания, легенда которая его окружала, прожила десяти и сотки лет. В ней говорилось о том, что во время работ проводимых здесь, некоторые рабочие, работающие в книжном зале, впадали в страх, и отказывались там работать, после наблюдаемого ими явления. Поздним вечером и ночью, посередине этого зала, за столом, призрак играл с самим с собой в шахматы, легенда так и была названа — «Призрак шахматиста».